— Я уверена, что Наташе времени на адаптацию не понадобится. Только прошу Вас ни в коем случае не отбирать у неё её газеты.
— Она что, читать умеет?! И читает газеты?
— Ну что Вы! Не умеет она читать. Играет она так.
— Очень странная игра. Никогда не видела, чтобы дети играли в газету.
— А Наташа играет. Ну всё, я побежала, а то на завод опоздаю. Наташенька, доченька, пока в садике с тётей побудешь, как мы с тобой договорились вчера, хорошо? В окошко маме помашешь?
— Да.
— Вот и молодец! Всё, до вечера! Не шали и слушайся тётю!
Мама поцеловала меня и выскочила за дверь. Чтобы не огорчать её, я подошёл к окну и дисциплинированно помахал ей рукой. Вот и всё. Я теперь самый настоящий детсадовец. Можно сказать, я сделал первый шаг в своей карьере. Первый шаг по моему Плану.
Да, теперь у меня есть План. Не план, а План. План на всю мою жизнь. Я знаю, что будет тяжело. Но я единственный человек в мире, который знает о приближающейся Катастрофе. И я обязан хотя бы попытаться.
Сзади подошла воспитательница, приглашает меня пойти посмотреть рыбок в аквариуме. На рыбок мне, конечно, глубоко плевать, но я всё равно иду смотреть их. Зачем обижать женщину? Опять же, если я не пойду смотреть рыбок, она может придумать что-нибудь ещё. Например, отправит меня играть в куклы. По мне, так лучше уж рыбки…
День шёл за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем. Закончилось лето, потянулась унылая осень. Я стою у окна в нашей группе и грустно смотрю сквозь оконное стекло на моросящий за окном ноябрьский дождик. Скучно. Опять мы сегодня не пойдём гулять. Газету я всю уже прочитал, и делать мне совершенно нечего. Мама придёт за мной только часа через два.
Другие дети играют, но я к ним не иду. Что я там буду делать? Катать машинки и кормить из игрушечной посуды кукол мне совсем не интересно. Меня тут вообще вроде как чуть ли не за психа держат. Очень уж сильно я отличаюсь от других детей.
Но воспитатели, в целом, моим поведением вполне довольны. Меня не приходится кормить, я всегда сам съедаю всё до конца. Причем, как правило, делаю это самым первым из группы. Когда пора ложиться спать, я сам раздеваюсь, а когда пора вставать — сам одеваюсь. Никогда ни с кем не дерусь и всегда сразу слушаюсь старших. В общем, чудо, а не ребёнок. Мечта воспитательницы. Правда, с некоторыми странностями.
Я никогда и ни с кем ни во что не играю. Пока мы в помещении, я читаю свежую газету. Когда мы выходим на прогулку, то я начинаю бегать. Угу, бегать. Просто бегать. Кругами. Моему детскому телу это необходимо. Ему нужно развиваться. Это я понимаю. Бегать скучно, но нужно. А потому я заставляю себя.
Бегаю я по периметру площадки для прогулки нашей группы. Я никогда не выбегаю за границу и не пытаюсь спрятаться от воспитательницы. Понимаю, что женщина на работе и должна следить за нами. Зачем усложнять ей жизнь? Когда я устаю бегать, то начинаю заниматься другими физическими упражнениями. Пытаюсь подтянуться на перекладине лесенки или отжимаюсь от земли. Подтянуться пока не получается ни разу, но отжаться я могу уже трижды.
Дети смотрят на меня, как на ненормального. Не играю, не копаюсь в песке, не катаю куклу в коляске, а бегаю. Пусть. Не важно. Сейчас мне можно так себя вести. По Плану налаживать контакт со сверстниками я должен буду только в школе. В детском саду можно выглядеть ненормальным. Тут спишется. Сейчас для меня главное — физическое развитие тела. В этом я должен обогнать ровесников уже сейчас. Ниночка. Второй раз я этого не допущу…
— Здравствуйте.
— Здравствуй, девочка. Тебе чего?
— Я хочу подстричься.
— Подстричься? А где твоя мама? Или папа.
— Мама пошла в магазин за хлебом. Она скоро придёт.
— Как же она тебя одну отпустила?
— Я уже большая.
— А сколько тебе лет, «большая»?
— Мне четыре года.
— Четыре года? Действительно, большая.
— Не смейтесь надо мной. Вам тоже когда-то было четыре года. Я вырасту.
— Что ты, я и не думала смеяться. Так ты хочешь подстричься?
— Да.
— Тогда ты ошиблась. Это мужской зал. Тут мы стрижём мальчиков. А тебе нужно по коридору направо. Ты знаешь, где право?
— Я знаю, где право. И я не ошиблась. Мне нужно сюда. Подстригите меня, как мальчика. Коротко. Мне надоели эти лохмы.
— Что ты, девочка! У тебя ведь прекрасные косички. Они тебе очень идут.
— Нет, я не хочу. Отрежьте их. Мне нужны короткие волосы.
— А что на это скажет мама?
— Если волос уже не будет, то ей придётся согласиться.
— Нет, девочка. Так нельзя. Вот твоя мама придёт, пусть она сама скажет, как тебя подстричь.
Так. Не удалось. Очень хочется избавиться от длинных волос. Они мне мешают. За ними нужно следить, ухаживать, расчёсывать. Они постоянно за что-то цепляются. А мама меня не понимает. Ей кажется, что у девочки волосы обязательно должны быть длинными. По-моему, в идеале она хочет, чтобы у меня была коса до колен. А вот я так не хочу.
Кстати, я поразился тому, с какой лёгкостью мама отправила меня стричься в одиночку, а сама пошла за хлебом. Всего лишь спросила, не боюсь ли я. Невероятно! Она настолько уверена в том, что днём в центре Москвы с четырёхлетним ребёнком не случится ничего плохого, что запросто бросила меня и ушла. А я Ниночку в школу провожал и забирал до пятого класса. Потому что осёл. Нужно было до одиннадцатого. Эх!
Пришла мама. Да уж, как писал классик, «вам не видать таких сражений». Впервые в жизни я закатил маме самую натуральную истерику. Я орал на всю парикмахерскую, а слёз было столько, что мой платок очень быстро промок и приходилось вытирать их подолом платья. На бедную маму жалко было смотреть. Она впервые столкнулась с таким и не знала, что ей делать. Её тихая и спокойная Наташенька никак не хотела успокаиваться. Но сдаваться я не собирался. Длинные волосы действительно надоели. Особенно раздражало меня то, как много времени ежедневно уходило на плетение косичек. Надоело!