В нашей палате, помимо меня, только Лиза Самохина такая же плоская. И, как мне кажется, несчастная девочка сильно переживает по этому поводу. Стесняется и даже бросает на меня сочувствующие взгляды. А мне как-то всё равно. Я же знаю, что грудь точно вырастет, никуда от этого не деться. К сожалению. Года через два я начну превращаться в девушку. Интересно, как это будет происходить в моём случае? Сейчас-то я ещё ребёнок, мальчики меня не интересуют, а вот года через три, наверное, начнут интересовать. Или не начнут?..
Бездельничать в лагере я смог дней десять. Потом мне это банально надоело. Подъём, зарядка, линейка, завтрак, пляж (или прогулка по парку с Сашкой, если прохладно), обед, сон, полдник, прогулка, ужин, кино, сон. Всё однообразно. Как Сашка тут три месяца терпеть собирается? Я и двух недель не выдержал, захандрил. Правда, Сашка в первую смену в кружок кройки и шитья записывалась. Говорит, ей нравилось. Это она во вторую смену не стала туда ходить из-за меня. Мне-то шитьё совсем неинтересно.
Заметив, что мне стало скучно в лагере, Сашка, как могла, пыталась меня развлекать. Даже агитировала пойти записаться вместе с ней в кружок рукоделия. Но это меня не заинтересовало. Из всех кружков в лагере некоторый интерес вызвал у меня лишь шахматный кружок. В шахматы я играл довольно-таки неплохо, где-то на уровне первого разряда. Но в шахматный кружок не хотела записываться Сашка, так как она играть вовсе не умела, да и не хотела учиться. Заглянул я в библиотеку. Убого. Стоящих книг или вовсе нет, или они все на руках. Поэтому мы с Сашкой вдвоём и бродили часами по лагерю, убивая время разговорами ни о чём.
А потом Сашка, чтобы не скучать, подкинула мне идею. Приближался родительский день. День, когда ожидается массовый заезд в наш лагерь всяких там мам-пап-бабушек-дедушек. Разумеется, будут различные выступления местной самодеятельности. Вот Сашка и предложила мне тоже поучаствовать с моей сказкой про Федота. Правда, она длинная, её часа два читать нужно, а то и поболее. Ну, раз делать всё равно нечего, со скуки я согласился.
Пошли мы, значит, с Сашкой к директору, который координировал вопросы подготовки к родительскому дню, рассказали ему о моих талантах выдающихся. Фрагмент сказки я ему прочёл. Узнав о том, что эту сказку я уже читал со сцены районного дворца пионеров, директор обещал подумать над моим предложением и к вечеру решить, можно ли мне выступать. И ненавязчиво так поинтересовался, в каком именно дворце пионеров я эту сказку читал. Ну, с этим всё понятно. Директор опасается за свою кормовую часть и, прежде чем выпускать меня на сцену, хочет по своим каналам узнать, безопасна ли сказка в политическом плане и не настучат ли ему по голове за её публичное чтение.
К вечеру, правда, директор так ничего и не решил. А вот на следующий день, незадолго до обеда, наша вожатая Вероника нашла меня с Сашкой в парке и сказала, что нас двоих срочно хочет видеть директор. Ага, значит, он принял какое-то решение.
Как я и предполагал, про сказку директор лагеря получил информацию, что она вполне нейтральна, можно выступать. На моё же замечание о том, что сказка длинная, читать её долго, мне было сказано, что так даже лучше. Дело в том, что летний кинотеатр, где планировались выступления самодеятельности, в нашем лагере не слишком большой. Всех прибывающих родителей наверняка не вместит, и директор каждую смену выдумывал, куда девать лишних родственников и чем их развлекать. В лагере же помимо летнего кинотеатра была ещё одна сцена — в доме творчества. Зрительских мест там было даже меньше, чем в кинотеатре, потому сцена обычно простаивала. Набрать самодеятельности для выступления на двух сценах одновременно директор не мог. А тут я. Вот меня он и решил выставить в доме творчества с моей сказкой, чтобы, значит, я оттянул на себя тех, кому в кинотеатре мест не достанется. По крайней мере тех, у кого дети сами выступать не будут. Понятно ведь, что родители участвовавших в самодеятельности ребят всё равно пойдут смотреть на своих детей, пусть даже им и придётся стоять во время выступления в проходе. Большинство же остальных, предположительно, должны прийти ко мне…
— Ох, тёть Нин, честное слово, больше не могу. Не лезет, — тяжело откидываюсь я на спинку скамейки в парке.
— Наташенька, а с клубничным вареньем пирожок хочешь? — суёт мне в руки пирожок размером с четверть батона Сашкина мама. — Свежий, я вчера их пекла.
— Тёть Нин, у меня сейчас еда из ушей полезет.
— Ну, хоть чуть-чуть. Попробуй, пожалуйста.
— Не могу. Лопну.
— Нин, оставь ребёнка в покое, — вступается за меня Сашкин папа. — Неужели не видишь, ты её перекормила. Ей может стать плохо.
— Серёж, но она такая худенькая. Сашка наша всю зиму к ним обедать-ужинать ходила. Домой только спать возвращалась, да и то не всегда. Вот я и хочу угостить Наташеньку. Когда-то ещё доведётся.
— Угостила. Ребёнок сам знает, сколько ему есть. Раз организм больше не принимает — нечего пихать силком.
— Ох, спасибо Вам, дядь Серёж. Тёть Нин, не обижайтесь, я правда наелась. Мягко говоря. И это мы ещё на полдник не пошли.
— О-хо-хо. Ну, наелась, так наелась. Саш, может, ты пирожок с клубникой будешь?
— Не, мам. Мы же не голодные тут. Нас хорошо кормят. Куда ты целую корзину еды привезла? Зачем столько?
— С собой возьмёте. Кормят — это хорошо. Но с домашней стряпнёй казённая не сравнится. Вы целый день на воздухе носитесь. Набегаетесь, кушать захотите.